Инфантилизм – признак старения нации

Инфантилизм – признак старения нации

Более 10 лет назад европейские социологи заговорили об инфантилизме – тревожном симптоме, проявляющемся в поведении поколения 80-х. Речь шла, разумеется, о городском тинейджере Западной Европы, которому в отличие от нынешних молдавских детей не приходится нести на себе всё хозяйство, пока родители убиваются заграницей на заработках. По прошествии ряда лет к европейским подросткам, видимо, привыкли, и стали воспринимать их поведение как данность. За это время в России подросло и окрепло поколение 90-х, которое не просто следует инфантильной модели, но и воспевает её на каждом доступном интернет-медиа.

Ассоциативно феномен инфантилизма заставляет вспомнить книгу Жана Кокто «Les enfants terribles», увидевшую свет в 1934-м году и имевшую во Франции определённый резонанс (как и, в общем-то, всё, что с Кокто связано). Кроме отсылок к психоанализу и обличения пороков буржуазного французского общества, Кокто рассказывает о том, насколько деструктивной может оказаться детская самостоятельность. «Ужасные дети» Кокто по воле обстоятельств оказываются предоставлены сами себе – без родителей, наставников и старших товарищей. В полной изоляции, заброшенные в глубину своих внутренних, типичных для отрочества ужасов – ранних комплексов, инцестуальной ревности, формирующейся физиологии сексуальности, они начинают источать этот ужас сами, воплощая его в бытовой жестокости. По мере взросления юных героев их жестокость приобретает всё более и более изощрённый характер, и, как и полагается, заканчивается произвольной чередой смертей персонажей.

Жан Кокто рассказал о том, насколько деструктивной может оказаться детская самостоятельность

В контексте этой книги нынешняя ситуация с российскими тинейджерами выглядит эдаким перевёртышем. В отличие от героев Кокто, они чудовищно несамостоятельны, наивны и уязвимы. Но самое главное – эти дети совершенно не знают, чего они хотят, в том смысле, что не тешат себя иллюзией некой временной определённости. И дело уже не в том, что они не могут ответить на главный вопрос советского школьника «Кем ты хочешь стать?». Понятно, что социалистическое стихотворение Джанни Родари «Чем пахнут ремесла?» их обошло стороной. Дело в том, что они не считают нужным вообще задумываться об этом. Кажется, будто в их среде принято игнорировать любую рефлексию по этому поводу. Вообще многие сюжеты, имеющие «проблемный» статус, как кажется, игнорируются. Ни невозможность вообразить бесконечность вселенной, ни устрашающие масштабы бедности в сердце африканского континента их нынче не беспокоят. Зато этим детям важны добро, красота и открытость, выраженные в умении радоваться происходящему вокруг, и всё это, безусловно, является более здоровым, чем самоедство и упадничество. И если хрестоматийные участницы конкурсов красоты, следуя примеру героини Одри Хепбёрн в «Римских каникулах», вынуждены декларативно ратовать «за мир во всем мире», то тинейджеров современности ничто к этому не обязывает: идеология мультикультурной толерантности вряд ли стала тем, что заменило ленинскую доктрину в российских школах. Таким образом, наивная доброта и отсутствие изнуряющей рефлексии – некое имманентное состояние, не наигранное и не появляющееся в результате самообмана. Сторонним наблюдателям подобное состояние может претить эстетически, при этом оставаясь социально безопасным феноменом. Однако именно в этом тихом омуте и копошатся запертые черти.

Инфантилизм является показателем ослабления самосознания. Последние 100 лет развития гуманитарной мысли положили конец господству логоцентризма и примату рационального сознания. Однако мир не захлебнулся в какофонии смыслов, а последовательно встраивался в модель постинформационного общества. Это неслучайно: всякая деконструкция совершалась людьми, впитавшими в себя картезианское наследие Просвещения. Только те, кто родился в этом новом, преобразованным мире (то есть в Европе 80-х), получили возможность мыслить иначе, на другом поле – поле, где Пруст и Голсуорси пустой звук. Советская система долго не отпускала принцип логоцентризма, окончательно расставшись с ними лишь в момент собственной смерти. Таким образом, дети 90-х – это первое поколение российского постмодерна.

Смена парадигмы должна была принести свободу от тоталитарной системы мышления и, прежде всего, свободу воли. Тем не менее, последовавшее ослабление самосознания выразилось в деформации этой воли. И если Кокто когда-то смог предсказать, чем чреват произвол (насильственным управлением), то сейчас предстоит задуматься, чем чревато отсутствие этого произвола.

В отличие от героев Жана Кокто современные тинейджеры чудовищно несамостоятельны, наивны и уязвимы

Небольшое отступление. Однажды мне вместе со своим французским приятелем, рождённым в 80-е, довелось оказаться в городке Девилль, в Нормандии. Это тот самый город, в казино которого когда-то кутила Франсуаза Саган, и куда французы-пенсионеры приезжают встречать свою раннюю и безоблачную старость. Залюбовавшись на Ла Манш, мы пропустили последний поезд до Парижа. Оставаться в городке мы не планировали, все гостиницы были заняты, да и денег у нас было немного.

Так как мне приходилось, например, ночевать на Московском вокзале, перспектива провести чудесную тёплую ночь на чистой станции или запросто заночевать на городской скамейке меня совершенно не огорчила. А вот мой приятель был совершенно не в себе. Он принялся в панике тыкать пальцем в смартфон, пытаясь дозвониться до всех своих знакомых. Он отчаянно искал ответы на какие-то вопросы в Google, но безуспешно. Он хлопал себя по лбу, и повторял, что не знает, что теперь делать. Мои доводы о наличии тёплой одежды в рюкзаке на случай невероятных ночных заморозков, а также романтическое предложение заночевать прямо на пляже его совершенно не утешали. В своём паническом состоянии он был готов свернуться в позу эмбриона и забиться в угол.

В этот момент для меня многое прояснилось. Я поняла, что не хочу иметь ничего общего с миром инфантилизма. Он эстетически противен, как противен маленький и запуганный зверёк. Этот мир уязвим, он боится обстоятельств, но главное, что он не готов к тому, чтобы переформатировать реальность, обернувшуюся неожиданностью, в реальность собственную, удивительную и прекрасную. А процесс преодоления реальности, происходящий рационально и, казалось бы, несвободно, обрушивает законы этой рациональности, как только он завершается, оставляя наедине с неожиданностью, поиском, путешествием духа.

По большому же счёту навык преодолевать – это не просто целительный самообман, а умение управлять. Ощущение безопасности, в котором каждый испытывает потребность, не удовлетворяется само собой и вовсе не регулируется невидимой рукой, оно привносится произволом отдельно взятого сознания. Однако, то ли в силу глобализации и социальных сетей, пустивших метастазы по всему кибер-пространству, то ли из-за включённости в безумие консьюмеризма, теперешние российские тинейджеры живут в мире, который обещает удовлетворить все потребности, сыскав новую причудливую игрушку в бесконечной мировой паутине. Можно ли с помощью него добыть воду, огонь или кров? А выйти из тайги? А решиться рожать в поезде на Дальний Восток? Вряд ли. Культивированная свобода привела не к расширению границ мысли, а к отсутствию возможности помыслить любое действие, кроме привычного. Если старая логоцентрическая система заковывала в кандалы формальной логики, но позволяла мыслить то, что находится за горизонтом рационального сознания, то хаотическая система, породившая мировоззрение современных подростков, не оставляет им надежды желать Иного, стремиться к непознаваемому, пробовать и открывать свои силы. И в этом смысле инфантилизм не менее опасен, чем произвол ранней зрелости, потому что он бесплоден. Инфантилизм – это защитная реакция, предваряющая то, что демографы называют старением нации. Инфантилизм – отрицательный естественный прирост, на этот раз на территории гуманитарной мысли и антропологического действия.

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here

*